– Чем я могу вам помочь?
– Для начала скажите: на что походило поведение Гарсии на арене?
– Что?.. Не знаю… он будто отрешился от всего на свете… и вел себя, как…
– Как кто?
– Быть может, как сомнамбула?..
– Этого-то слова я и ждал. Сомнамбула! И почему же Гарсия вел себя, как сомнамбула?
– Честно говоря, не знаю. Возможно, ему хотелось спать? Но послушайте, это было бы совершенно необъяснимо! Профессиональный тореро не засыпает во время боя с быком!
– В некоторых случаях такое возможно.
– Клянусь Макареной, мне было бы очень любопытно узнать, в каких именно.
– Когда человек накачан снотворным, дон Эстебан!
– Подумайте, что вы говорите, дон Фелипе!
– Я накопил немалый опыт в этой области… До того как прийти в страховую компанию, я долго работал в уголовной полиции. А поэтому могу почти с полной уверенностью заявить, что Гарсия погиб от какого-то снадобья.
– Вы хотите сказать, что он был наркоманом?
– Нет, но принял снотворное.
– Сно… в конце-то концов, это просто смехотворно! Какого черта? Зачем Хорхе стал бы глотать снотворное перед боем? Он ведь все-таки не сошел с ума!
– Гарсия сделал это не по собственной воле, дон Эстебан, ему что-то подсунули без его ведома.
Я смотрел на собеседника с меньшим удивлением, чем он мог бы ожидать, ибо со дня смерти Гарсии предчувствовал, что произошло что-то ужасное, неведомое никому из нас.
– Но в таком случае… — пробормотал я, — это… это…
– Преступление, дон Эстебан. И, кстати, куда девался термос, после того как вы налили Гарсии кофе?
– Я оставил его там, на месте!
– Нет, амиго, в том-то и дело! Сообразив, в чем дело, я тут же бросился за термосом… но он исчез.
– Кто-то его взял!
– Разумное предположение, дон Эстебан, но, по-моему, ложное.
Я никак не мог взять в толк, куда он клонит.
– Вы не думаете, что кто-то взял термос?
– Нет, я уверен, что кто-то его уничтожил. Улавливаете разницу?
Еще бы я не улавливал! До чего же мне действовал на нервы этот Марвин с его хождениями вокруг да около!
– Но кому могло понадобиться уничтожать термос?
– Тому, кто подсыпал в кофе снотворного и вовсе не хотел, чтобы это стало известно.
– Но, клянусь Богом, Гарсия не был столь значительной личностью, чтобы кому-то помешать!
Марвин уселся на мою кровать и закурил.
– Я вижу только два возможных объяснения, дон Эстебан, — начал он, выпустив сильную струю дыма. — Если, как вы предполагали в самом начале, кто-то хочет разорить Рибальту, не исключено, что этот незнакомец, обнаружив, что его кампания в прессе благодаря успехам дона Луиса обратилась в ничто, пытается теперь деморализовать всю куадрилью. Устранить самого Вальдереса он не решается, несомненно, предпочитая гибели его полный провал. Тогда это неплохо разыграно. Кто знает, как дон Луис воспринимает подобные удары судьбы? Может, смерть бандерильеро поколеблет уверенность в себе матадора? В Валенсии мы это проверим.
– Меня бы это очень удивило, дон Фелипе. Луис слишком эгоистичен, чтобы беспокоиться о ком-то, кроме собственной персоны.
Дон Фелипе пристально посмотрел на меня.
– А я считал вас его другом…
– Именно потому, что Луис — мой друг, я хорошо знаю все его достоинства и недостатки. А другое объяснение?
– Оно более деликатного свойства. Триста тысяч песет — немалая сумма. Найдется множество людей, готовых рискнуть чем угодно за гораздо меньшие деньги…
Я хмыкнул.
– На сей раз вы малость перебарщиваете! Страховку получат жена и дети Хорхе. Вы что же, предполагаете, будто сеньора Гарсия, спрятавшись в толпе, либо сама убила мужа, либо кого-то наняла, только для того чтобы получить страховку?
– Разумеется, нет! Ах, дон Эстебан, я страшно смущен, но, поймите, мне приходится прокручивать в уме все возможные предположения… Этого требует и моя работа, и то доверие, какое питают ко мне в фирме… Вы, случайно, не договорились со всеми получателями крупных сумм, после того как заключили страховочные контракты?
Сперва я даже не понял, на что он намекает, и лишь мало-помалу до меня дошел истинный смысл вопроса. И по мере того как слова Марвина обретали значение, кровь отливала от моего лица. Заметив мое состояние, гость встревожился.
– Поймите меня, дон Эстебан…
– Уходите, пока я не вышвырнул вас вон!
– Но…
– Уходите!
На пороге он обернулся.
– Но, в конце концов, ведь это вы напоили Гарсию кофе, разве не так?
Я бросился на Марвина раньше, чем он успел переступить порог. Тот упал навзничь, и я уже поднял кулак, как вдруг он спокойно заметил:
– Будучи виновным, вы поступили бы точно так же.
Я отпустил детектива и дал ему возможность подняться.
– Разумеется, если вы невиновны, — проговорил он, отряхивая пыль, — я приношу вам свои извинения и благодарность за то, что сумели укротить свой воинственный пыл.
– Вот что: я требую вскрытия!
– Невозможно. У меня недостаточно доказательств преступного умысла, так что получить официальное разрешение нельзя. Пришлось бы просить согласия вдовы… К тому же, пусть бы я и доказал, что ваш тореро принял снотворное, как установить, по собственной воле он это сделал или нет?
– Но зачем бы он стал глотать снотворное?
– У Гарсии болел желудок. Все об этом знали. А барбитураты — не только снотворное, но и обезболивающее, не так ли? О, убийца прекрасно все рассчитал! Это в своем роде ас… Но я люблю иметь дело с трудным противником. Сражение между нами уже началось. Теперь или он меня прикончит, или я приволоку его в уголовный суд. Hasta la vista, дон Эстебан. Увидимся в Валенсии.