Детектив Франции -1 - Страница 58

– А тебе не кажется, что это не самое удачное время для знакомства с твоим чердаком?

Луис улыбнулся.

– Именно там тебя ждет мой сюрприз, Эстебан!

Пришлось смириться. Минут через пятнадцать он ушел, решив, что жена, должно быть, уже легла.

– Значит, через полчаса, да?

– Договорились.

Я остался один и вдруг почувствовал облегчение. По правде говоря, я жалел о том, что приехал. Возможно, известие о том, что Луис и Консепсьон живут душа в душу, причинило бы мне страдания, но, когда оба они признались, что несчастливы, мне стало еще больнее. Во-первых, несмотря на всю мою пристрастность, приходилось признать, что далеко не вся вина была на совести Луиса. Во-вторых, я чувствовал, что Консепсьон ужасающе изменилась. Моя Консепсьон, та, что жила в Триане, никогда не была жестокой. А помимо всего прочего, мне не особенно нравилась моя собственная роль. О да, конечно, Валенсийский Чаровник сохранил и прежнюю гибкость, и ту несколько аффектированную элегантность, которая так пленяла публику, а меня изрядно раздражала. Но главное — удалось ли ему избавиться от страха? Ведь именно страх в значительно большей степени, нежели трагическая гибель Пакито, положил конец карьере Луиса, да так, что, не явись Амадео Рибальта, о возвращении на арену не могло быть и речи. Если Луис победил страх, я оказываю ему огромную услугу, но в противном случае могу невольно стать убийцей. Сейчас я еще могу отступить, позвонив в севильскую гостиницу «Колон» и сообщив дону Амадео, что священный огонь в Вальдересе угас и всякая попытка вывести его на арену неизбежно закончится фиаско. Но имел ли я право лгать тем, кто питал ко мне столь глубокое доверие? Имел ли я право предать нашу с Луисом дружбу? Вдруг для него возвращение на арену спасительно? А Консепсьон?.. Я не мог отказаться от возможности жить подле нее, когда снова займу свое место рядом с ее мужем. Желая как-то отделаться от терзавших меня мыслей, я встал, при свете зажигалки взглянул на часы и обнаружил, что полчаса, назначенные Луисом, истекли.

Я поднялся по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Из-под двери Консепсьон на втором этаже не пробивалось ни лучика света. Очевидно, она спит, даже не подозревая о наших диковатых развлечениях. Я вскарабкался на третий этаж и, толкнув, как просил Луис, дверь на чердак, застыл на пороге, парализованный представшим моим глазам зрелищем. Прямо на полу Луис расставил несколько фонарей, и теперь в центре освещенного круга стоял Валенсийский Чаровник в полном парадном облачении. Держался он в той же позе, в какой запечатлели его афиши самых славных времен. Получилось так, словно я открыл дверь в давно минувшее: передо мной снова был тореро в белом, затканном серебром костюме, и лишь алые пятна галстука, пояса и чулок бросали кровавую тень на эту белизну. Надвинутая на глаза монтера придавала взгляду глубину, которой ему всегда немного не хватало. Луис сохранил прежнюю красоту, и теперь я убедился, что, если его талант хоть чуть-чуть выше среднего уровня, он снова сумеет завоевать толпу. Вальдерес изучал мое лицо, стараясь определить, каково мое первое впечатление.

– Ну как, Эстебан? — с легкой тревогой спросил он.

– Фантастика, Луис! Ты и на день не постарел!

Смех его тоже звучал невероятно молодо.

– По-твоему, я еще могу поспорить с юнцами, о которых сейчас все говорят?

– Отвечу, когда увижу тебя на арене.

– Тут можешь не волноваться: ноги у меня по-прежнему ловки, а рука тверда. Правда, Эстебан, я еще способен прикончить не одного быка! Ты будешь рядом со мной?

– Неужто ты думал, будто я тебя покину?

Луис подошел и расцеловал меня в обе щеки. И я тут же представил себе Иисуса, целующего Иуду перед тем, как отправиться в Гефсиманский сад. Но ничто не омрачало радости Луиса. Он уже грезил о будущих триумфах и наградах.

– Нас ждет замечательное время, Эстебан!

Но не успел я ответить, как возле двери послышался голос:

– А что сулит это будущее мне?

Мы обернулись. На пороге стояла одетая в домашнее платье Консепсьон и пристально смотрела на нас. Мы чувствовали себя застигнутыми на месте преступления и не знали, что ответить. Консепсьон подошла ко мне.

– Так вот в чем дело?

Она повернулась к нам спиной и двинулась к лестнице. Я кинулся следом.

– Послушай меня, Консепсьон! — взмолился я, догнав ее у самой двери.

– Нет, Эстебан, ты тоже лжец! Я жалею, что откровенничала с тобой — ты не заслуживал моих признаний! Ты обманул меня, как в тот день, когда я доверила тебе Пакито! Никогда я тебя не прощу!

Я не поверил ей. И ошибся.

На следующее утром, когда Луис без обиняков поведал о своем твердом намерении вернуться на арену, Консепсьон, против всех ожиданий, не стала возражать.

– Ты дал мне слово, Луис, и ты тоже, Эстебан… — лишь заметила она. — Я вам больше не верю. Поступайте как хотите. Я буду сопровождать тебя в поездках, Луис, — пусть люди видят, что ты вернулся на арену с моего согласия, хотя до сих пор такие возвращения редко удавались…

Я дал знать Рибальте и Мачасеро, и они приехали повидаться с нами в Валенсию. Мы сообща разработали программу тренировок и решили, что я должен поселиться у своего друга, наблюдать за ним и давать советы. Дон Амадео возвращался в Мадрид, и я обещал держать его в курсе. Как только я сочту, что Луис обрел хорошую форму, мы переедем в Андалусию, на ферму одного из моих старых друзей, и Валенсийский Чаровник примется за работу с молодыми бычками — нужно заново набить руку. Рибальта дал мне месяц, чтобы составить мнение о возможностях Луиса, прежде чем он сам предпримет какие-то официальные действия. Все мы понимали, как трудно будет договориться о мало-мальски приличных условиях выступления — все-таки Луиса уже подзабыли и слава его поблекла. Вальдереса необычайно увлекла мысль разыскать (если, конечно, это окажется возможным) пикадора Рафаэля Алоху и двух бандерильеро — Мануэля Ламорильо и Хорхе Гарсию, участвовавших во всех его прежних боях. На меня возлагалась задача убедить этих людей, покинувших арену одновременно со своим тореро, вновь выступать вместе с ним. Я не сомневался, что разговор предстоит трудный, но рассчитывал на хорошую приманку — обещание огромной страховки в случае тяжелых ранений или смерти. Дон Амадео полностью разделял мое мнение. Разумеется, Луис почувствует себя увереннее, оказавшись во главе куадрильи, трое членов которой прекрасно знают его манеру ведения боя. Мы расстались, переполненные планами на будущее и радужными надеждами. Итак, Мачасеро и Рибальта возвращались в Мадрид, а я поехал в Севилью, устраивать дела перед длительной разлукой с родным городом. Друзья расспрашивали, в чем дело, но я отвечал уклончиво, нарочно разжигая любопытство. Я знал, что, действуя таким образом, подогреваю страсти и скоро на Сьерпес и в окрестностях все афисьонадо начнут судачить о том, что же это затеял старый лис Эстебан Рохилла, и в конце концов примутся всерьез обсуждать самые фантастические предположения. Этого-то я и хотел, поскольку известие о возвращении на арену Луиса Вальдереса должно было наделать как можно больше шуму. Дон Амадео не скрыл от меня, что в случае провала совершенно разорится и лишь инстинкт игрока позволяет ему поставить все состояние на кон с верой в удачу. Мачасеро обещал подготовить мадридскую публику, ибо Рибальта, по личным соображениям, желал какое-то время держаться в тени.