Детектив Франции -1 - Страница 50

К оглавлению

– Хочу сообщить тебе великую новость, Эстебан…. Я завязываю с этим делом!

– Правда?

– Я поклялся перед образом Макарены. Выступлю по контракту в Линаресе, а потом уедем жить сельскими помещиками.

– Мы?

Он ласково подтолкнул меня в бок.

– Надеюсь, ты не собираешься нас бросить?

– А что я буду делать на вашей асьенде?

– Во-первых, составишь нам компанию, а во-вторых, будешь давать советы Пакито.

– Советы? Насчет чего? Я только и знаю, что быков!

– Вот именно. Я нисколько не сомневаюсь, что, несмотря на все ухищрения Консепсьон, парень вырвется на арену.

Таково же было и мое мнение.

Я уже говорил, что я суеверен, как всякий цыган, и мне очень не нравилось, что Луис задумал завершить свою карьеру на аренах Линареса, где погиб великий Манголето, слава Кордовы.

До самой смерти перед моими глазами будут стоять трагические мгновения той корриды в Линаресе. Довольно посредственно справившись с первым быком, Луис был освистан. Со вторым животным он покончил вполне пристойно, но, едва из кораля вышел третий зверь и остановился на дорожке, публика затихла. Небольшой, нервный и явно очень свирепый бык, на мгновение ослепленный ярким светом, замер, угрожающе выставив рога и высоко подняв голову. Всем стало ясно, что это трудный противник, и страх, всегда дремавший в Луисе, пробудился с новой силой. Стоявший рядом со мной Пакито побледнел. Мы оба догадывались, какая паника охватила Луиса в это самое мгновение. Он был всего в нескольких шагах от нас, за ближайшим бурладеро. Я видел его профиль и струйку пота, стекающую с виска. Если тореро испуган, он всегда обливается потом. Наконец, Рафаэль и Хорхе заставили зверя бежать, чтобы Луис мог сообразить, каким рогом он наносит удар. Я понимал, что Вальдерес оттягивает то время, когда ему придется сменить товарищей. Подавив дрожь, он все же решился и привлек внимание быка к тому уголку, где стояли все мы. Тот смело ринулся в бой. Первая вероника позволяла надеяться, что Валенсийский Чаровник вновь обрел прежнюю воздушную грацию. Увы!.. После пятого пасса он покачнулся, на седьмом дрогнул, и бык поверг его на землю. Нагнув рога, зверь помчался к распростертому тореро, но в тот же миг Пакито, выхватив плащ у кого-то из бандерильеро, перескочил через барьер и кинулся к быку. При виде нового врага зверь изумленно замер, но тут же бросился в бой. Вальдерес заманил быка слишком близко к барьеру, и Пакито не хватало пространства, чтобы успеть увернуться. Должно быть, он просто обезумел. Я выскочил на арену в надежде спасти его, а Хорхе и Рафаэль тем временем уносили Луиса. Но зверь оказался проворнее и пригвоздил Пакито к барьеру, как раз когда тот собирался выскользнуть за бурладеро. Несмотря на истошные вопли толпы, я все же слышал, как рог, пропоров насквозь живот мальчика, вошёл в дерево. Этот звук до сих пор отдается у меня в ушах, и порой я нарочно напиваюсь, лишь бы заглушить его.

Пакито умер на операционном столе под аплодисменты публики, приветствовавшей матадора из нового поколения — тот еще только начинал восхождение к славе.

И пока лишь слегка оглушенный Луис проклинал злую судьбу, я вспомнил пророчества сеньоры Лакапас: «Все вы погибнете в крови и мучениях!»

Мы денно и нощно караулили Консепсьон, опасаясь, что она наложит на себя руки. Бедняга совершенно потеряла рассудок. Мы с Луисом сидели в каморке с низким потолком, пили и непрерывно курили. Вальдерес винил себя в смерти Пакито, я же не хотел терять Консепсьон во второй раз. В следующее после смерти Пакито воскресенье мы глотали херес, даже не замечая его вкуса. Неожиданно по лестнице спустилась Консепсьон. Я заметил, как она постарела, но эти запавшие, обострившиеся черты лица, эти следы страданий вызвали у меня лишь новый прилив любви и нежности. Поглядев на нас обоих, Консепсьон устало проговорила:

– Все кончено… мы больше никогда не будем говорить о нем… Но чтобы я не слышала ни единого слова о быках!

Мы поклялись. Но она еще не все сказала.

– Прежде чем опустить занавес над тем, что было самым счастливым периодом моей жизни, позвольте сказать, что я считаю вас обоих убийцами… Тебя, Луис, потому что это твои трусость и неловкость привели к смерти Пакито… Что до тебя, Эстебан, ты не любил его… Ревность помета ла тебе вырвать его у быка! Двое убийц!

Я хотел было возразить, но Консепсьон не дала открыть мне рта:

– Замолчи! Все кончено… кончено… кончено…

В тот же вечер я уехал в Мадрид и с тех пор кое-как перебивался, работая на корридах. Ни Луиса, ни Консепсьон я больше не видел.

Так прошло пять лет.

В начале этого года я узнал, что Луис и Консепсьон переехали из Севильи в свое имение под Валенсией. Итак, Вальдерес вернулся в родные края. Я решил поступить так же, поскольку не смог по-настоящему свыкнуться ни с Мадридом, ни с кастильцами. Жители Мадрида и Севильи оказались схожими лишь в одном: они не излечиваются от несчастной любви. В Мадриде я не мог думать о Консепсьон так, как бы мне хотелось, а ведь мечты о ней — это все, что мне оставалось до конца жизни. Я думал, что, вернувшись в Севилью, где протекала наша детская любовь, я вновь в какой-то мере обрету женщину, чувство к которой никогда не угасало в моем сердце.

Сойдя с поезда на Кордовском вокзале, я сразу почувствовал себя помолодевшим, несмотря на то что всю ночь промаялся в вагоне третьего класса. В холодном январском воздухе я улавливал смутные запахи, волновавшие меня гораздо больше самых горячих приветственных слов. Подхватив сумку с не слишком обременительным багажом, я медленно побрел по проспекту Маркес де Парада. Я мог бы нанять такси, но хотелось ощутить под ногами вновь обретенную андалузскую землю. Я улыбался прохожим, и они отвечали мне улыбками, радуясь, что встретили счастливого человека. Свернув на улицу Католических королей, а потом на мост Изабеллы II, я наконец увидел Триану, свою Триану. Сердце так сжалось от волнения, что я даже прислонился к стене. Тут же подошла какая-то девушка и с тревогой спросила: