В полвосьмого он прошел мимо консьержки, закрыл за собой дверцу лифта. Спящий дом прогибался под его шагами. Он кашлянул, чтобы прочистить горло. Лифт остановился с пластичным подскоком. Лепра вышел, отодвинув решетку. Теперь он спешил. Быстрее. Пусть откроет, пусть узнает!
Он позвонил и тут же услышал постукивание домашних туфель в глубине квартиры. Последовала короткая пауза, затем Ева открыла.
– Это я, — сказал Лепра.
Она отступила в ожидании.
– Ну что ж, входи.
Он прошел мимо нее и машинально ощупал свои грязные, заросшие щетиной щеки.
– Разденься.
Он протянул ей плащ, и она повесила его на вешалку. Он посмотрел на нее. Ева была в ночной рубашке, волосы взлохмачены. Он развел руками и бессильно опустил их.
– Ева, — прошептал он, — я убил Мелио.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Он не выдержал ее взгляда, повернулся и пошел в спальню.
– Вот и все, — сказал он.
Она накинула халат.
– Я это знала, — сказала она. — С самого начала.
Она не сердилась — видимо, как и он, была на исходе.
– Ты ждала меня? — спросил он.
– Я надеялась, что ты придешь. Верила, несмотря ни на что.
– Извини. Я просто…
– Сядь, я сварю кофе.
Он сел на краешек разобранной постели. Он был так напряжен, скован, когда готовился произнести эти слова, что ноги его уже больше не держали и кружилась голова. Он снял туфли и растянулся, раскинув руки ладонями вверх, как мертвец. Позвякивание чашек не вывело его из небытия. Ева потушила верхний свет. В комнату из-за штор проникли первые лучи осеннего солнца. Наконец они вновь осмелились взглянуть друг на друга, но их лица казались нереальными в утренних сумерках. Она поднесла чашку ему ко рту.
– Зачем ты пошел к Мелио?
– Я был не прав, я знаю. У тебя такая… агрессивная искренность, что… понимаешь… я предпочел сам выяснить с ним отношения, как мужчина с мужчиной.
– Ты всегда думаешь, что все можно устроить мило и спокойно.
– Ладно, — сказал Лепра. — Я снова не прав. С другой стороны, если бы он захотел меня выслушать… Он… он довел меня… Я потерял голову. Он так злобно на меня смотрел! Я начал ему угрожать. Он попытался позвать на помощь… Я сдавил ему шею… и заметил вдруг, что он не дышит. Конечно, я должен был тебе признаться… сразу же… Я не решился. И чем дальше, тем меньше я был на это способен.
– Почему?
– Я бы стал тебе отвратителен… Я и самому себе был противен.
– Еще кофе?
Она разливала кофе, при этом движения ее были такими плавными, что Лепра почудилось, будто вернулись их прежние отношения.
– Я поняла, что это ты, еще в кабинете у Мелио, — сказала она. — Кто, если не ты, подумай сам! Я спросила тебя на обратном пути… Вспомни.
– Ты хотела, чтобы я признался?
– Да. Чтобы ты сказал правду. Она была бы не вполне приглядна, но тем более.
Лепра уткнулся в подушки.
– Пойми меня, — прошептал он. — Я хотел нас обезопасить.
– Не в этом дело. Ты должен был довериться мне… Я бы все решила.
– Ладно, не будем ссориться… Я был не прав, раз тебе так этого хочется… Ты могла бы, по крайней мере, избавить нас от этой ужасной недели.
– Я ждала.
– Ты меня подстерегала. Хотела, чтобы я пал перед тобой на колени. Я недостаточно страдал, по-твоему. Пойми, наконец, что дело Мелио касается меня одного.
Ева встала и задернула занавески. Они посмотрели друг на друга: он — бледный, растрепанный, похудевший, она — без румян и без помады, с мешками под глазами. Это была первая минута их истинной близости.
– Нет, — сказала она, — потому что арестуют меня.
– Не говори глупости! — пробормотал Лепра.
Он наклонился, надел туфли, взял расческу.
– Глупости, потому что письма никакого не было. Теперь я в этом уверен… твой муж не мог этого сделать!
– Ты-то откуда знаешь!
– А что… У меня было несколько дней на размышления. И я вернулся для того, чтобы ты перестала бояться.
– Спасибо, — сухо сказала Ева. — Но я не боюсь. Я готова. Вещи сложены. Ты, может, заметил чемодан в прихожей.
В их голосах звучала горечь. Им трудно было обращаться друг к другу на «ты», и поэтому они говорили подчеркнуто вежливо и церемонно. Ева пошла в ванную комнату. Лепра обратился к ней через открытую дверь:
– Повторяю тебе, никакого письма не было. Мы бы нашли его у Мелио.
– Так зачем ты прятался четыре дня?
– Послушай, — мрачно сказал Лепра. — Пойми меня. Постарайся… я не прятался… Я был в Бельгии.
– Почему?
– Ты еще спрашиваешь! Ты знаешь, что такое ревность?
– Бедняжка!
– Не надо, прошу тебя.
Ева появилась на пороге ванной с щеткой в руке.
– Конечно, бедняжка! Ты что, за идиотку меня принимаешь? Ты уехал, потому что я тебе надоела… А надоела я тебе с того момента, как мы побывали у Мелио, тут все просто.
Она повернулась к зеркалу и продолжала, причесываясь:
– Мы вечно возвращаемся к одному и тому же. Я тебя не обременяю. Ты просто сбрендил от страха. Ты слабак, Жан. Признайся наконец. Но ты же не признаешься.
– И что?
– И у меня не было ни малейшего желания тебя принуждать… Ради тебя самого.
– Ну, я признался. Ты довольна?
– Довольна? Уходящая любовь удовольствия не доставляет.
Застигнутый врасплох этими словами, Лепра пытался найти какой-то утешительный ответ и ухватился за извинение, которое тут же продумал для себя:
– Я вернулся, значит, я тебя люблю. Ты теперь знаешь, что нам нечего опасаться.
В его тоне не было уверенности, и молчание становилось невыносимым.
– Как тут душно! — проговорил Лепра.
Он открыл окно и отшатнулся. У тротуара остановилась черная машина, и Борель с двумя инспекторами смотрел вверх на их дом.